«Русская планета» обсудила проблемы российского образования с Олегом Смолиным — первым заместителем председателя комитета Госдумы по образованию и науке, руководителем движения «Образование для всех», депутатом, шестикратно избранным жителями Омска по одномандатному избирательному округу, педагогом и историком.

ЕГЭ породил фрагментарное мышление

— Олег Николаевич, вам не кажется, что мы все больше удаляемся от идеи «образование для всех»?

— Мы удаляемся от идеи равных образовательных возможностей. В России выстроилось несколько систем образования. Наиболее ярко это видно в сфере высшей школы, где выстроена пирамида: наверху — МГУ и СПбГУ, пониже — все государственные, внизу — негосударственные вузы. Разделение искусственное. Права и возможности у этих университетов разные и по финансированию, и в части экономических свобод, но мониторинг для всех одинаковый. Всех гребем под одну гребенку и что-то пытаемся выяснить. При этом Концепция федеральной целевой программы развития образования на 2016–2020 годы, утвержденная правительством 29 декабря 2014 года, предполагает, что нужно закрыть 40% вузов и 80% вузовских филиалов.

— Зачем?

— Официально — для повышения качества образования. Но кто доказал, что в более крупных вузах оно качественнее? Наоборот, наиболее продуктивные невелики: Гарвард, Оксфорд, Кембридж. Другая версия — для удобства правления: чем «легче» вуз, тем удобнее им управлять.

Последнее веяние — к РЭУ им. Плеханова (Российский экономический университет им. Плеханова. — Примеч. РП.) присоединяют МЭСИ (Московский государственный университет экономики, статистики и информатики. — Примеч. РП.). Оба — сильные вузы. МЭСИ по официальному министерскому рейтингу — лидер электронного образования. По моим прогнозам, после слияния качество образования станет ниже. От идеи обеспечения равных образовательных возможностей мы все больше уходим фактически в элитарную образовательную систему и массовую, для всех остальных.

— ЕГЭ уже доказал, что проблема не в школьном образовании.

— Не доказал. В прошлом году, когда экзамен стал более честным, пришлось снизить проходные баллы, чтобы десятки тысяч ребят не остались без аттестатов зрелости. И мне пришлось поддержать эту идею в интересах детей. Но это противоестественно — баллы нужно устанавливать до начала экзамена, нельзя менять правила игры во время матча.

Еще десять лет назад я говорил министру Андрею Фурсенко: давайте не будем друг друга обманывать, откажемся от процентомании. Пускай учитель ставит то, что ученик заработал. Но при этом не будем закрывать ему дорогу в образование. Получил двойку по математике, как Пушкин, — пусть идет в гуманитарный вуз. Пару-тройку двоек — в колледж. Если поздно открылись способности, как у Эйнштейна или Гегеля, — пусть пересдает. Не открылись — рабочие стране тоже нужны. Но идею отвергли.

Фото: Донат Сорокин / ТАСС

— Что продемонстрировал ЕГЭ?

— ЕГЭ доказал свою неэффективность. На первых курсах вузов преподаватели вынуждены исправлять недоработки школы, восполнять пробелы. Современное школьное образование перегружено. Из-за чрезмерной нагрузки ученики перестают понимать даже то, что могли освоить легко. Мой друг, декан с 40-летним стажем, рассказывает: его внучка с трудом учится в 7-м классе одной из хороших школ Омска. Дети говорят, что не понимают, учитель отвечает: ничего не могу поделать, у меня программа.

В прошлом году меня поразила информация Рособрнадзора. Задача: поезд вышел из пункта «А» в 10 часов утра, на следующий день прибыл в пункт «Б» в 12 часов дня. Сколько времени поезд был в пути? Не могу представить, чтобы кто-то из моей школы для незрячих детей не решил эту задачку. На ЕГЭ с ней не справились четверть выпускников! Нет элементарных знаний.

Надо уменьшать количество разделов, но добиваться, чтобы дети знали больше. Учитель истории рассказывает, что при концентрической системе исторического образования в 9-м классе на изучение Великой Отечественной войны отводится три часа. У нас при линейной системе было 20 часов, и мы знали больше. На ЕГЭ дети путают Первую Мировую войну со Второй, Австрию с Германией — тесты где-то рядом были. ЕГЭ породил несистемное фрагментарное мышление, и это, конечно, сказывается и на знаниях, и на общей культуре.

Чем хорошо слияние ссузов с вузами

— Может быть, виновата оптимизация?

— Согласен. Я готовлю выступление «Образование победы и победа образования». Посмотрел: с 1933 по 1937 год открылось 18 тысяч школ. В наше время за 12 лет закрылось 25 тысяч, из них тысяча вечерних. В нулевые и десятые годы мы жили не тяжелее, чем в трагические 30-е. Проблема не в деньгах, а в приоритетах: никто не учитывает последствий непродуманной образовательной политики. Закрыли школу — исчезло село. Теперь закроют 80% филиалов вузов, расположенных, как правило, в маленьких городках. Молодежь уедет в большие города, из которых не возвратится — системы распределения нет, квартир не дают, подъемные смешные. Все будут концентрироваться в мегаполисах.

— В Омске ситуация с вузами тоже сложная.

— Она благоприятнее, чем в Москве. В мае прошлого года прошел мониторинг вузов. В Москве оказались неэффективными 21 государственный и 100 негосударственных вузов. МАТИ, где готовят ракетчиков! РГГУ — лидер гуманитарного образования, МЭСИ. Потом выяснился небольшой секрет — они дали заниженные данные по науке, надеясь исполнить их в будущем, но оказалось, что баллов не хватило.

Что будет после весеннего мониторинга, не могу сказать. По-прежнему роятся идеи соединения нескольких вузов. Но пока совет ректоров останавливается на нескольких схемах. Во-первых, начать с чужих филиалов, но при условии, что они сами готовы присоединиться к крупным вузам. Во-вторых, не соединять ужа с ежом, а использовать кластерный подход. Есть техническое образование, педагогическое и классическое университетское, сельскохозяйственное и медицинское соединять особо не с кем. Ту же позицию высказал губернатор Омской области Виктор Назаров.

— Говорят, министр образования скоро прибудет в Омск?

— Жду визита Дмитрия Ливанова с некоторой тревогой. Если вузы получат подпитку — слава богу, а если начнутся массовые слияния? По опыту уже объединенных, часто слышал, что хорошие вузы развалили, а нового не создали. В первые годы идет выяснение отношений в ректорате, деканате, на кафедрах, в лабораториях, кто главнее.

— Как вы относитесь к слиянию ссузов с вузами?

— Несколько лет назад я был в Эстонии, там существует именно такая модель для русскоговорящего населения. На первом курсе вместе с освоением вузовских программ дают рабочую специальность, и если человек уйдет, то уже с профессией, на втором курсе осваиваются специальности техникума, и только на старших курсах — вузовские. Это хорошо еще и тем, что ребята из колледжей и техникумов, как говорят многие работодатели, гораздо лучше ориентированы на практические задачи. Конечно, те, кто получают высшее образование, со временем их обгоняют, но в комплексе получается хороший результат.

Можно смело закрывать «Сколково»

— Ходят упорные слухи, что все образование будет платным.

— Все образование не станет, но бюджет образования в 2015–2016 годах сокращен и изначально предполагал рост, но ниже инфляции. В результате поправок, принятых 27 марта, бюджет образования уменьшили на 5%.

Когда бюджет сокращается, доля платного образования растет. Закон об образовании, вступивший в силу с 1 сентября 2013 года, предполагает сокращение бюджетных мест в вузах. Если до этого нельзя было сокращать больше 170 мест на 10 тысяч, то теперь появилась новая формулировка, благодаря которой мы не досчитаемся к 2017 году 700–800 студентов-бюджетников.

Новые стандарты позволяют изучать в школе не все предметы. Химию, физику, биологию можно заменить экологией, историю — историей России в мире. Если хочется изучить все — придется доплачивать. Вроде бы мы ориентируемся на западные страны, но там 12-летняя система обучения! И никто не доказал, что качество образования выше без изучения фундаментальных предметов.

Как сказал социолог и писатель Александр Зиновьев, Великую Отечественную войну выиграли советские десятиклассники. Советская система образования во многом повторяла дореволюционную гимназическую, с одной поправкой — на месте классических языков оказались естественные науки, и это оказалось очень важно для подготовки летчиков, танкистов, артиллеристов.

Если мы не исправим наше положение, можно смело закрывать «Сколково». Уже сейчас Дмитрий Рогозин, председатель военно-промышленной комиссии при Правительстве РФ, говорит, что плохо с физикой у будущих инженеров, еще немного — их просто не из кого будет готовить.

Фото: Владимир Шуба / ТАСС

— А есть, кому учить?

— Найдется, как только государство создаст приоритет для статуса учителя. Сделали шаг вперед: зарплата учителя стала средней по региону. Но она выросла в большей мере за счет интенсификации работы — люди трудятся на полторы ставки, иначе будет нечего есть, на две не могут — есть будет некогда. Совместителей школе держать невыгодно, они тянут вниз финансовые показатели, поэтому учителей, особенно в маленьких школах, заставляют вести совершенно разные предметы.

Мы приготовили законопроект о статусе педагогического работника: его зарплата должна быть не ниже средней не только по региону, но и по стране, причем на одну ставку — 18 часов. Я был учителем после вуза, вел 27 часов в школе. Это немало. Мне трудно представить, как женщина в 40–50 лет ведет несколько предметов. Некогда готовиться к занятиям, а это я считаю самым сложным в работе учителя. Эмоциональное выгорание обеспечено.

«Доступная среда не сводится только к пандусам»

— Как вы относитесь к закрытию вечерних школ?

— Я работал в вечерней школе. Всегда были две категории учеников — взрослые, которые сознательно решили закончить обучение, и ребята, которым просто нужен аттестат. У нас была Школа мастеров, и я работал с удовольствием. За мной ходили мои ученики — взрослые мужчины, спрашивали, где я такой материал беру. Отвечал им ровно половину правды: у меня были хорошие педагоги. Вторая половина заключалась в том, что я с юности слушал иностранные голоса и критически их осмысливал. Это, кстати, не повлияло ни на мои левые политические взгляды, ни на патриотизм. Я вообще считаю, что патриотизм не в криках, что наша Родина лучше всех, а в том, чтобы делать ее лучше всех.

Сейчас нет точных данных о том, сколько ребят в стране не получили среднего образования. Разные министерства называют разные цифры. Министерство образования считает, что от 50 до 300 тысяч. Общественная палата утверждает, что порядка миллиона. Эти люди оказались вне системы образования.

Вечерние школы должны существовать. И не одна на весь город, а так, чтобы было удобно ученикам. И заключенные тоже должны получать образование, потому что это лифт, который может поднять человека наверх.

— Как вы считаете, насколько качественно реализуется программа «Доступная среда»?

— Программа будет продолжена в 2016–2020 годах. По данным Министерства образования России, количество учебных заведений, где улучшилась доступная среда, поднялось с 5 до 20%. Я этим данным не верю. Недавно вел теледебаты с Алексеем Лысенко, который много занимается проблемами инвалидов. Он рассказал, что они проверили здания региональных Медико-социальных экспертиз — те, которые заведомо посетят люди с ограниченными возможностями. И только 15–20% можно назвать для них доступными.

Доступная среда не сводится только к пандусам, это доступность образования, труда, здоровья, культуры. Но первые шаги сделаны. В Британии ушло 20 лет на создание доступной среды.

Меня волнует закрытие коррекционных школ. По данным Министерства, их осталось 260. Такие школы нужно сохранять, они должны стать ресурсными центрами. В них могли бы учиться и родители, которым нужно искать общий язык с необычным ребенком, и педагоги, планирующие создать инклюзивную школу.

Мы подготовили законопроект в защиту коррекционных школ, по которому их закрытие возможно только решением общего собрания всех участников образовательного процесса.